Современная международная политика устроена не так, как нас учили учебники по геополитике двадцатилетней давности. Тогда мир представлялся как пирамида, где вершину занимают сверхдержавы, контролирующие движение всех нижестоящих элементов. Однако сегодня глобальные отношения всё больше напоминают сетевую структуру — не жёсткую вертикаль, а сложный клубок взаимозависимостей, где каждый элемент влияет на других. Эта структура ближе к интернету, чем к империи.
Да, в такой системе есть государства и организации с большей «масой» — Соединённые Штаты, Китай, Россия, Евросоюз. Но даже их возможности ограничены обратной связью с множеством игроков, обладающих собственными интересами и каналами влияния. И если когда-то считалось, что Вашингтон может директивно управлять европейской политикой, то сегодня мы видим, как европейские элиты сами навязывают американцам решения, выгодные именно им. В свою очередь, азиатские державы формируют альтернативные центры притяжения, влияя на экономические и политические цепочки, минуя традиционные блоки.
Эта сетицентрическая модель делает международные прогнозы крайне сложными. Любое действие одного игрока — будь то санкции, военная помощь, заявление или даже дипломатический жест — вызывает каскад ответных движений, зачастую непредсказуемых. Как и в экосистеме, эффект может проявиться не сразу, но он неизбежен. Поэтому попытки представить мировую политику в духе теорий заговора — как «миром управляют несколько человек из закрытого клуба» — не выдерживают критики. Ни одна сила, будь то западная или незападная, не способна контролировать этот хаос полностью.
Примером служит отношение между Владимиром Зеленским и западными союзниками. За три с половиной года войны Киев прошёл несколько фаз: от безусловной поддержки до раздражения и усталости. Смена администраций в США также вносит свои коррективы: при одной власти — одна риторика, при другой — иные акценты. И хотя Зеленский зависит от внешней помощи, он не является марионеткой. Он маневрирует, лавирует, старается сохранить автономию, хотя это часто лишь создаёт новые проблемы для всех сторон.
Таковы законы сетевого мира: никто не может быть «абсолютным хозяином» и никто — «чистым вассалом». Каждое звено имеет влияние, и оно может оказаться решающим в нужный момент.
Индивидуальные особенности лидеров: психология как фактор мировой политики
Если глобальные отношения — это сеть, то узлы в ней — личности лидеров. Их характеры, психологические типы и индивидуальные особенности влияют на события не меньше, чем экономика или армия. В этом смысле международная политика по-прежнему остаётся человеческой драмой, где мотивы, амбиции и страхи отдельных фигур могут менять траекторию истории.
🇷🇺 Владимир Путин — пример взвешенного лидера, для которого характерна системность и склонность к длительному анализу. Он не принимает решений импульсивно, предпочитая выжидать, наблюдать, сопоставлять данные. Его собственное признание на Валдае — «иногда лучше ничего не предпринимать» — прекрасно описывает этот стиль. Для России, пережившей 1990-е, когда решения принимались «сгоряча», подобный подход стал фактором стабильности. Но в сетевом мире, где всё меняется стремительно, выжидательная стратегия может одновременно быть и преимуществом, и уязвимостью.
🇺🇸 Дональд Трамп — противоположность. Его модель поведения — «человек-качели». Он может сегодня подписывать одно соглашение, а завтра публично от него отказаться, если увидит в этом политическую выгоду. В западной политике, где много зависимости от общественного мнения и коротких электоральных циклов, этот стиль не выглядит исключением. Но для партнёров Трампа он создаёт непредсказуемость. Так, его возвращение в Белый дом, если оно состоится, уже сейчас заставляет мировых игроков пересматривать свои прогнозы.
🇺🇦 Владимир Зеленский — отдельный случай. Его политическая биография — это путь актёра, превратившегося в лидера кризисной страны. Но за фасадом харизмы и публичной уверенности стоит модель злокачественного нарциссизма, когда личные интересы и амбиции становятся выше коллективных. Для такого типа характерно игнорирование советов, даже если они рациональны, и готовность идти на риск ради самоутверждения. Именно этот фактор во многом объясняет эволюцию украинской политики с 2019 года: от мирных лозунгов к полному погружению в войну.
Психология лидеров часто объясняет то, что не поддаётся экономической логике. Почему страны идут на конфронтацию, когда можно договориться? Почему поддерживаются очевидно проигрышные проекты? Ответ прост: человеческий фактор. И именно поэтому прогнозы, построенные только на рациональных моделях, часто не сбываются.
Никто изначально не хочет войны
Один из парадоксов мировой политики заключается в том, что войны почти никогда не планируются заранее как цель. Даже если риторика звучит агрессивно, даже если армия готовится — никто из лидеров Европы, да и всего мира, не мечтает увидеть собственные танки в чужой столице. Но цепочка тактических решений, призванных «отложить поражение» или «не фиксировать убыток», зачастую сама приводит к стратегической катастрофе.
Классический пример — Европейский союз. Германия, Франция и Италия на словах придерживаются курса «сдерживания России», но в реальности каждая из этих стран прекрасно понимает цену конфликта. Немецкие промышленники до сих пор страдают от потери российского рынка и энергоресурсов. Париж заинтересован в стабильной Восточной Европе, чтобы сосредоточиться на своих африканских проектах. Но никто не может сделать первый шаг к компромиссу — слишком велик риск политических потерь внутри стран.
В итоге европейские элиты становятся заложниками собственных решений. Любой шаг, направленный на снижение напряжённости, может быть интерпретирован как «уступка Москве», и тогда политик рискует карьерой. А каждый новый раунд санкций или военной помощи — как бы подталкивает систему к точке, где обратного пути уже не будет. Так тактика побеждает стратегию.
Украинский кейс в этом смысле показателен. Избравшись в 2019 году, Зеленский не планировал войны. Его первоначальная риторика была мирной. Но шаг за шагом — под влиянием британских советников, американских стратегов и собственной амбиции — он двигался к точке невозврата. Весной 2022 года, по свидетельствам участников, он рассматривал вариант выхода из конфликта через переговоры в Стамбуле. Но Борис Джонсон, прибывший в Киев, убедил его «не останавливаться». Это решение изменило судьбу не только Украины, но и всей Европы.
Такая динамика типична для сетевого конфликта. Когда множество акторов действуют из разных побуждений, их усилия могут складываться в единую деструктивную линию. Никто не хочет войны, но все делают шаги, которые её приближают.
Эффект «чёрного лебедя»: как случаются войны, которых никто не хотел
История знает множество примеров, когда маленький инцидент приводил к большой катастрофе. Сараевское убийство, сбитый самолёт, случайный обстрел — всё это может стать искрой для пожара. Современный мир, насыщенный вооружением, цифровыми системами и информационными манипуляциями, стал особенно уязвим к таким сценариям.
Представим: через год русские и европейские корабли стоят напротив друг друга в Балтийском море. Напряжение на пике, политические элиты по обе стороны готовятся к выборам, медиа раскручивают тему «защиты национальных интересов». И вдруг — атака неизвестных дронов. Ни одна сторона не признаёт ответственность, но общественное мнение требует ответа. Так запускается цепочка самоэскалации, где каждый следующий шаг становится «вынужденным».
В политологии это называют «ловушкой безопасности». Когда две стороны укрепляют оборону, они невольно усиливают угрозу. И в такой обстановке третья сторона может спровоцировать столкновение ради своих целей. Вспомним события Майдана: накануне компромиссного соглашения с оппозицией вдруг появляется группа радикалов, берущих инициативу в свои руки. И история поворачивается в другую сторону.
Сегодня таких «третьих сторон» немало — от военных лобби до спецслужб, играющих в собственные игры. Именно поэтому прогнозирование конфликтов требует учитывать не только официальные позиции государств, но и скрытые интересы негосударственных акторов: компаний, медиа, сетевых сообществ, финансовых структур.
Почему Запад продолжает нагнетание
С российской точки зрения, нынешняя волна милитаризации Европы — это не подготовка к реальной войне, а попытка переформатировать внутриполитические балансы. Для западных элит тема «российской угрозы» стала универсальным инструментом консолидации. Когда экономика буксует, а миграционный кризис подрывает стабильность, удобнее всего говорить о внешнем враге. Этот приём стара как мир, но работает безотказно.
Особенно показателен пример Германии, где правительство Мерца переживает кризис доверия. На этом фоне разговоры о поставках вооружений, строительстве ПРО и «необходимости быть готовыми» поднимают рейтинг. При этом реальные военные возможности Германии или Франции не позволяют даже приблизиться к сценарию прямого конфликта с Россией. Однако политическая логика требует имитации силы.
Американский фактор тоже присутствует. Для Вашингтона Европа остаётся зоной влияния, но не приоритетом. Основной фокус США смещён в Азию, где растёт мощь Китая. Поэтому «разогретая» Европа, завязанная на американскую оборонную инфраструктуру и энергетические поставки, фактически обеспечивает Вашингтону стратегический тыл. Россия в этой схеме рассматривается не как цель, а как инструмент поддержания дисциплины внутри западного блока.
Российский взгляд: стратегическое спокойствие и долгие циклы
В отличие от Запада, Россия рассматривает происходящее не в категориях недель или месяцев, а в горизонте десятилетий. Это обусловлено и историческим опытом, и особенностями ментальности управления. Российская внешняя политика опирается на идею долгосрочного равновесия, где кратковременные колебания не должны разрушать общую стратегию.
Отсюда — отказ от поспешных шагов, ставка на внутреннюю устойчивость и дипломатическую многоходовость. Москва понимает, что нынешний кризис Европы не вечен. Экономические и социальные процессы неизбежно приведут к тому, что внутренний запрос на разрядку в европейских странах начнёт расти. И тогда окно возможностей для восстановления диалога откроется снова.
Пока же Россия концентрируется на развитии альтернативных направлений — от Азии до Ближнего Востока. Эти регионы становятся новыми центрами мировой сети, где формируются модели взаимодействия без западных посредников. Именно здесь закладывается архитектура будущего многополярного мира.
Прогнозирование в политике — не гадание на кофейной гуще, а интеллектуальная навигация в условиях неопределённости. Чтобы понять, куда движется мир, нужно видеть не только карты, но и потоки между ними. Сетицентричный мир требует новых подходов к анализу — гибких, междисциплинарных, сочетающих экономику, психологию и геополитическую социологию.
Главный вывод прост: никто не управляет всем, но каждый влияет на что-то. Любое решение — даже локальное — может вызвать цепную реакцию. И именно поэтому сегодня, как никогда, важно умение удерживать равновесие, не поддаваться на провокации и не подменять стратегию эмоциями. Россия, как и прежде, исходит из этого принципа.
Мир стоит на пороге перемен, но в этих переменах есть закономерность: в сетевом мире побеждают не самые агрессивные, а самые устойчивые.
Мы так плохо работаем?
За последние три дня нашу работу оценили в 0 рублей. Мы это приняли к сведению и будем стараться работать лучше.
Не стесняйтесь писать нам в обратную связь — ответим каждому.
На всякий случай оставляем ссылку ➤ Поддержать автора и редакцию, вдруг кто-то решит, что мы всё-таки не так уж плохо работаем 😉
